«Москва – Петушки» и другие произведения - Венедикт Васильевич Ерофеев

И вот я преодолел земное тяготение и, как Феникс из огня, как из тернового куста Иегова, – выпорхнул, пронизанный лунным светом.

И душа моя вместительнее Преисподней.

Глава 4

И третьего искушения настал черед, и вот Меня, восставшего из грязи человеческих страстей,

воспринял дух, наставляющий мой полет к высям последней надежды,

и – сквозь завесы вселенских круговращений – ослепляли наш взор очертания сфер – пламенеющих в отдалении,

и вставал, как в бреду одержимый, лучезарный престол Всеблагого.

И светлым, как полнолуние, и кротким, как стадо овец на лугах псалмопевца Давида,

оставалось чело Искупителя, воссевшего одесную в ореоле голубой меланхолии,

и улыбался сквозь слезы, приветствуя наше явление из пустоты междумирий.

И говорил нам:

«Бледнолицые странники – томимые жаждой успения – кто бы вы ни были, – оставьте лукавство, и не обойдет вас милостью Творец, простирающий благость свою на всех, кто ее заслуживает».

И мы отвечали Ему:

«Не затем, чтобы вкусить услады и прозябания в ваших пределах.

И не ожидая покровительства Господня мы стремили, заблудшие, свой полет.

Но разбудить Твой дремлющий дух и к радостному покаянию призвать тебя, дружище Иисус» – 〈…〉

И он отвечал нам:

«Что говорите, не ведаете. Взгляните – остановили порхание наивные дети света.

И небесное воинство бывает бесцеремонно, когда бороздят морщины чело Михаила Архангела, – Я не знаю вас,

но тот, чьи враги помутили ваш разум, – среди вас пребывает и ныне, и присно,

и у подножия престола Его – о каком еще служении говорите вы?»

И, улыбнувшись, хранители тайны неизреченной, мы отвечали Ему:

«Нелепости в толковании Творца бесчисленны, как Его творения, и нам все они ведомы, и благодать Его, та, что святой Франциск назвал неодолимой, не коснулась нас.

И Ты, обвиняющий нас, Ты, служивший Ему действием и намерением,

научил нас верить, что не поступками, но Словом измеряется ценность разумного создания.

И тысячу раз был прав сказавший в Тивериаде: „Он изгоняет бесов силой царя бесовского“,

потому что названый Отец твой – по милости твоей – никогда уже не вернет последовательность в мир краснощеких язычников.

И дары Его – с тех пор как были Тобой отвергнуты – для всех, разделивших твой энтузиазм, утратили элемент очарования.

Одолевший соблазны суетных видений, Ты, сам не сознавая того, – прорицатель 〈…〉

утратил, перед лицом Господним, последнюю надежду на исправление,

и, испустивший дух под охраной божественного промысла, был по расчету усыновлен во времена апостолов – невозвратимо —

тех апостолов, что инсценировали вознесение, из боязни прослыть богоотступниками.

И если престол Его неколебим,

мы – сто тридцать недель спустя – рассмеемся от бессилия, но не отступим от наших заповедей;

И если Сам Он здесь – среди нас – исполнитель законов собственной природы,

Неотесанный Живодер, лишенный рассудка, иронии и форм протяжения, тупой, как сибирский валенок,

если Сам Он здесь – среди нас – наплюй Ему в Лицо, Искупитель, и благослови нас».

«И благослови нас», – повторяло эхо под холодными сводами Эдема; —

и Божий Сын пал без сознания к ногам небесного воинства, и тревога, и ужас изобразились на ликах, и струны арф оборвались,

и могущественнейший из архангелов задрожал от стыда и боли 〈…〉

и громадным пинком вышвырнул меня за пределы райских преддверий, туда, где в предвкушении мести бесновались демоны,

и подхваченный на крылья, от века служившие мне опорой, я рассмеялся от счастья и покорный зову высших предназначений:

«Дух, влекущий меня сквозь пространство и годы, – не ты ли, поседевший на службе Вельзевула,

во время оно прикинулся Гавриилом, возвестившим Марии тайну святого зачатия?

Я разгадал твое имя! И – отринь меня, Чистейшая из невест, хо-хо! за работу, товарищи!»

И над зевами всех пропастей я хохотал, как сорок умалишенных,

и полчища фурий, вампиров и ведьм рассыпались надо мной в смерче бергаманского танца,

и низвергались вместе со мною – 〈…〉 – сквозь неистовство всех стихий, 〈…〉

в карнавале бедствий – праведное небо! – я летел как бомба,

И светила, выбитые из орбит, – тысячью вихрей – чертили вокруг меня бешеные арабески, – и Галактика содрогалась в блеске божественной галиматьи —

в глазах моих все померкло.

Глава 5

И было утро – слушайте! слушайте!

И было утро, и был вечер, и полыхали зарницы, и южный ветер сгибал тамаринды, и колхозная рожь трепетала в лучах заката.

И, мятежное дитя, Я очнулся в том самом образе, который утратил было в семье небожителей.

И снова увидел Землю, которую вечность назад покинул; и, сам не узнанный никем, не узнал никого.

И препоясал чресла, и на голову одел венок из увядающих трав.

и взял камышовый посох, – вышел в путь, озаренный звездами;

сырость и мгла подмосковных болот окрыляли мне сердце предчувствием всех начал;

и – на рассвете – пришел к водоему; и вот – безмолвие оборвалось,

и вопль о помощи огласил почиющие тростинки, и траурный всплеск, и смятение отроков, бегущих к воде;

и, раздвинувший кусты, Я вышел навстречу мятущимся и сказал:

«Остановитесь, добровольцы! Смирите вашу отвагу и внемлите Мне, творящие добро;

умейте преодолевать в себе то, чем являетесь вы от рождения, и не будьте доверчивы к импульсам, возникающим безотчетно:

способность к жалости и самопожертвованию – великая ценность, завещанная пославшим Меня в этот мир, —

но, достигший вожделенной цели, не станет ли ныне алчущий спасения вдесятеро преданней земле и враждебным Мне началам?

Отойдите от берега; худшая из дурных привычек – решаться на подвиг, в котором больше вежливости, чем сострадания.

Имейте мужество быть ротозеями – даже в те мгновения, когда гражданские обязательства побуждают вас действовать очертя голову, —

идите за Мной – и позвольте утопающему стать утонувшим».

И воды сомкнулись над головой неведомого страдальца, и смущение изобразилось на юных лицах, и взглядом окинули фейерверк всплывающих пузырей,

но, околдованные, повиновались, и с рыданием последовали за Мной, и Я говорил им:

«Не убивайте в себе сожалений

и помните – с этого часа грудь ваша полнится тем содержанием, для которого она предназначена;

жертва, принесенная вами на алтарь оживления утопленника, была бы менее преступна, но и менее благотворна для вас самих.

Не утирайте ваших слез,

ибо свершившееся непоправимо, и дорогою ценою куплен вами ваш отказ от великодушия».

И плакали горше прежнего, и Я вразумлял их, и листва подмосковных рощ дарила нам тень и прохладу,

и пищей нам служили фабричные отходы и головки болотных тритонов, и певчие птицы услаждали наш слух;

и шли до нового рассвета, приводя в изумление встречных благородством нашей поступи и нищетой наряда.

Когда же – в пыли столичных пригородов – вошли мы под своды молодежных палаццо,

изнуренные мыслью, мы дивились: их было без малого сто тридцать, влачащих дни свои под знаком молодого задора и ослиной безмятежности,

и в сладостной неге предавались лобзаниям, и ковыряли в носу, и читали решения июньского пленума,

и, завидя Меня, спросили идущих со Мной:

«Кто этот Пилигрим? и венец Его и поучения одинаково смехотворны».

«Преждевременно называть имя пославшего Меня в этот мир; взгляните – мелкие воды прозрачны, глубокие же неисследимы;

но говорю вам – среди вас, простофиль, избалованных повальным свинством и поэзией будней,

пробуду до той поры, пока десятая доля вас не склонит головы в раздумье над теми загадками,

которые почли вы свистом и лошадиным ржанием. Dixi».

Глава 6

И вот – тринадцать отроков, снедаемые жаждой Откровения, презрели родительский гнев и проклятия властей,

и отряхнули от ног своих прах столичных улиц, и стали сопутствовать Мне,

и умы их отверзлись для восприятия Завета, и в сердцах их играли отблески Моего пожара.

Розовели тусклые закаты, и дни преображения, и Серпухов, и Тула, и Тверь, и Ярославль соперничали в странноприимстве,

и под кровлями их звучала благая весть, и Слово Мое исторгало незрелые души из сетей прописных заблуждений.

И вот – встретилась Мне женщина в предместье Твери и, указав мне на одного из учеников Моих, сказала:

«Взгляни – лохмотья его истлеют скоро, и рожа его опухла от вдумчивости и недоедания, —

насколько же лучше тому, чей ум не развращен Твоими софизмами!»

И Я улыбнулся и поведал ей грустную притчу, и услышали ее все, кто хотел услышать:

«Были в одной земле – Я не знаю, давно ли, —

были в одной земле два человека и в меру уважали друг друга, и в меру же трудились каждый на своем наделе, и на